А СКОЛЬКО ЕСТЬ ЕЩЁ ПЕЩЕР, НЕНАЙДЕННЫХ ПОКА?..
/ полная авторская версия /
Ночь со второго на третье мая подарила Русскому Обществу Спелеонавтики и Спелестологии Открытие, значение которого трудно переоценить...
К истории вопроса, часть первая. Как-то летом, добираясь с приятелем до пещеры Никитская “нетрадиционной дорогой”, в овраге, лежащем в стороне от торных спелестологических путей, мы увидели проржавевший рельс, торчащий из склона. Было это в 1980 году, когда наши исследования в Никитах только набирали ход, и на находку, сделанную в полутора километрах от полюбившейся нам Системы, просто не обратили должного внимания. Копать глинисто-песчаный склон оврага с неизбежным серьёзным крепежом шурфа желания не возникло: в Никитах в то время открытия новых штреков следовали одно за другим, Система резко “пошла” и вправо и влево от известных всем ходов — достаточно было вскрыть любой из завалов на периметре, чтоб за день работы увеличить длину пещеры на пару-тройку километров, и такая работа казалась нам более продуктивной. По-своему время подтвердило правильность этой позиции — за два последующих года общая длина ходов, прибавленных нами к пещере, составила около десяти километров. Что против этого было копание наугад в грозящем неизбежным обвалом борте оврага, где и выходов известнякового пласта не просматривалось?..
Однако, что-то не давало покоя — с одной стороны мы, начиная своё хождение, слышали много легенд об “обводнённой” части Никит, лежащей много левее наших самых левых ходов,— лежащей, якобы, даже чуть ниже общего уровня Никит, разрабатывавшихся в одной плоскости,— легенды эти пересекались с рассказами о неком “втором уровне” в Никитах, что лежит ниже общеизвестного... С другой стороны, несмотря на многочисленные разговоры об очередном “открытии” второго уровня в Никитах, найдено его-таки не было. А все наши самые левые, прокопанные в завалах ходы, упирались если не в монолит, которого не касалась рука человека, то в “спекшиеся” карстовыми натёками неподдающиеся разбору навалы необычайно прочного, звонкого, как металл, камня. К тому же пропитанного сочащейся сверху водой... Что не добавляло энтузиазма даже самым экстремальным никитским “завалоразборщикам”. Косвенно это подтвердило разговоры о наличии в левой части Никит более влажных участков — возможных предвестников желанной “обводнёнки”, как и обещанного слухами развитого карста,— но одновременно поставило крест на “ручном” расширении Системы влево. А потом наступили известные события, связанные с противостоянием никитского спелеоэтноса и “всесильного КГБ”. Некоторые, правда удивлялись: если б за “диссидентщину” боролась с нами власть — то не проще было бы отмудохать в городской подворотне, или прямо вызвать в “контору” пару-тройку антисоветствующих лидеров, да хорошенько промыть им мозги,— или, на худой конец, просто переехать машиной, как неоднократно делалось в те годы, коль до суда дело довести было невозможно? И взорвали-то вход в Никитскую Систему не в самый разгар борьбы с инакомыслием — чтоб не ходили, да не организовывали нечто социально вредное,— а 10 декабря 1986 года, когда не бороться с диссидентами нужно было — следы заметать... «Мол, и заметали: ибо нечто такое было связанно с нашими Никитами, о чём мы и сами не догадывались. Отсюда пристальное внимание власти — как бы не нашли мы под землёй нечто недозволенное...»
“НЕДОЗВОЛЕННОЕ”. Но что? Ответа никто не знал. Так или иначе, входы в Систему были взорваны — и хоть один из них удалось вскрыть повторно, мы обратили своё внимание к другим, возможным в этой местности, каменоломням. И тут вспомнили о рельсе, торчащем из склона оврага. Но оползнем его закрыло землёй, и точно это место мы опознать не смогли. Пришлось активно распрашивать местных жителей,— а также выискивать из старых спелестологов тех, кто действительно ходил левее наших самых левых ходов, ибо то, что мы узнали от местных...
К истории вопроса, часть вторая. Вот одно интересное свидетельство: «То, куда вы лазаете — это не пещера, а так, фигня. Это Мартьянов в начале века разрабатывал, да наводнение в тринадцатом году все его разработки затопило, и они обрушились. А вот настоящую пещеру здесь зэки копали, перед войной. Года три работали, наверное — а может, и все десять. Их на машинах привозили, смену за сменой, а работали они вот в том овраге... И под этим полем, стало быть, бились — до самой горы, в которой мартьяновские каменоломни, где вы лазаете. ( Расстояние по прямой — полтора километра; ширина разработок, как жестом показал нам этот человек — около одного километра. Было, над чем задуматься... Для сравнения: площадь, которую занимают на поверхности самые большие подмосковные каменоломни — Бяки в окрестностях Венёва — раза в три меньше. Длина Бяк около 100 км. ) А перед войной входы взорвали вместе со всеми, кто работал там. Наших не распрашивайте, всё равно путного, если кто и помнит что, не скажут. Там зона была, охрана стреляла, если подходил кто. Потому помалкивали и не интересовались: жить-то каждому хочется...»
И ещё одно — ему в тон: «Да, под этим полем перед войной зэки работали. Не знаю, долго или нет — мальчишкой был, не помню. Никто их не взрывал, зэков ваших, иначе б знали все. А лагерь в лесочке выше по оврагу был, только маленький: кухня да охрана, да управление по добыче камня этого. Зэков издалека возили, из-под Серпухова. На месте лагеря в лесу до сих пор поляна, столбы видно бетонные от колючей проволоки. Там у огородников участки теперь, и копать вам никто не даст.»
Такие удалось найти свидетельства. Не подтверждённые иными местными... А потому кто верил им, а кто — нет. И копать наугад глинистый склон оврага добровольцев не было. Манили другие пещеры — Старицкий район, исследованию которого спелестологи РОССа отдали около пятнадцати лет, радовал нас одним открытием за другим; я сам занимался более спелеонавтическими экспериментами под землёй, чем поиском новых пещер... Да и как-то незаметно распался былой круг общения,— кто ушёл в работу, кто уехал, кто умер,— а с некоторыми, что продолжали хаживать под землю, просто не хотелось иметь серьёзного дела: разговоров о былых подвигах за бутылкой там было больше, чем желания работать.
Но пришло новое поколение — и почерпнуло от нас рассказ “о рельсе в овраге” так же, как мы в своё время от предшественников — легенду о Никитском Подземном Озере. И не поленилось прошурфить склон оврага. И обнаружило, что пещера точно была — ибо отвалов бутового камня там было больше, чем пред какой-либо из известных нам пещер. К тому же прошлой осенью, перед тем, как лёг снег, в склоне оврага внезапно вскрылась явно провальная воронка — первая на месте предполагаемой пещеры — а значит, случился разрыв до этого монолитного свода пещеры, куда и ушла земля. Признаться, дождаться весны было довольно трудно. Пробные раскопки наметили на майские праздники, но перед ними выяснилось, что многих спелестологов из РОССа Старицкий район притягивает сильнее; у иных нашлись какие-то дела в городе или на дачах...
Тем не менее 30 апреля мы выехали на вскрышные работы — за неделю до того заложив в воронке пробный шурф. “Молодое поколение” было представленно Пашей и Мишей, применяющими в качестве источника света мощные светодиоды ( новое поколение — новые технологии ), а также Романом, сыном известного никитского спелестолога, и абсолютным новичком Робертом — это был его первый выезд с нашей командой. Из “старых никитян”, кроме меня, были Прохор, Глаша и Кис Кисыч ( это, естественно, установившиеся спелеопсевдонимы ). Кроме того довольно большая компания наших друзей расположилась на традиционной стоянке над Никитской Системой для проводов уезжающего в Атланту Рашпиля — одного из “отцов-основателей” знаменитого никитского спелеоэтноса и автора доброй доли известных всем никитских стихов и песен, решившего в эти дни проститься с любимой Системой. В раскопках они по причине плохой погоды ( или ещё по какой причине ) участия не принимали. Хотя и снимали наши труды на видео.
К истории вопроса, часть третья. 30 апреля за два часа до выезда мне позвонил мой давний приятель — узнав, что мы собрались вскрывать эту пещеру — и сообщил весьма интересную информацию. В Никиты он попал на год раньше меня, в 1974 году,— тогда же познакомился с группой весьма опытных спелестологов из МАДИ. Оказывается, эта группа водила моего друга с собой через все Никиты и в том месте, где мы позже наткнулись на непреодолимый закарстованный завал, был проход в следующую, совсем иную по морфологии Систему. Отличающуюся от остальных Никит и размерами, и внешним видом штреков, и сохранившимся крепежом — вкупе с обильной закарстованностью и обводнённостью... Причём выясняется, что до конца той исполинской каменоломни никто не доходил — даже те, что показали моему другу этот проход. К слову, и я вспоминаю, как в первый год моего никитского хождения некие группы уходили в Никитах куда-то влево на восемь — десять часов, именуя цель своих проходок “Мокрыми Галереями”,— но единственный проход, ведущий туда, был то-ли взорван, то-ль осыпался сам. То есть всё так замечательно сходится... Удивительно одно: как можно было, зная столь ценную информацию столько лет, ни разу не попытаться ей воспользоваться?
Видимо, в нашем мире есть нечто, что направляет человеческие дела и поступки.
И вот 30. 04. 99 мы на месте. Почти полночь, темно, хлещет дождь. На месте будущего лагеря горит яркий костёр — “светодиоды” встречают нашу команду. Костёр разожжён в неудобном месте на склоне оврага,— зато видно его было издалека, что, конечно, прибавило сил на последних ста метрах пути. Под почти сорокакилограмовыми шмотниками, гружёными спелеожелезом, специально приспособленным для вскрышных работ.
Первым делом натягиваем над шурфом реп, закрываем яму от осадков полиэтиленовым тентом. Ставим лагерь; ужинаем, заодно отмечая “противонепогодными граммами” наступившую Вальпургиеву ночь. И с утра приступаем к работе — пока готовится завтрак, над раскопом под тентом устанавливается бревно с блоком, подъёмные верёвки, штурмовая тросовая шестиметровая лестница. Если её не хватит, есть ещё полутораметровый отрезок,— но я наивно полагаю, что свод пещеры не глубже, чем в шести метрах под нами. ( Приятнее, конечно, было бы ошибиться в иную сторону но... )
Начинаем работать. Расширяю шурф и выравниваю его стены, доводя диаметр до полутора метров. Ребята вынимают баки и вёдра с землёй — пока так быстро, что я едва успеваю их наполнять. Плавно-медленно погружаюсь вглубь. Под тентом над моей головой плэер с четыремя колоночками наигрывает Маккартни — “Band on the Run”, сменяемый через 45 минут “Ram”ом — что придаёт работе оттенок не просто удовольствия, но даже некоторого ностальгического кайфа. Углубляюсь до трёх метров; меня сменяет Кис Кисыч, Прохора и Роберта на вытягивании тяжёлых вёдер — Светодиоды и Глаша, а Маккартни —Марек-и-Вячек: в соответствии с музыкальными пристрастиями “второй смены”. С неба то льёт, то просто пасмурно и противно. Ветер творит с дымом костра, что хочет, но настроение всё равно замечательное. Раздражает только, что костёр на склоне, а не в удобной естественной низинке по соседству — но костровой тент уже натянут ( как и сложен бревенчатый “пентагон” ), и по крайней мере сейчас заниматься переустройством лагеря не хочется.
Пока Прохор занимается обедом, я с Робертом, вооружась рамками, выхожу на поле над Системой. Выясняю направление ходов, заодно обучая этой методике Роберта. Хожу с завязанными глазами под его “управлением” этаким луноходом — зигзагами вправо-влево,— незаметно проходим две трети расстояния до Никит. И выясняется, что как минимум один штрек шириной около четырёх метров идёт в сторону Никит, не собираясь кончаться. Параллельно ему — ещё несколько. И они пересекаются поперечными через каждые пять — десять метров. К обедужину возвращаемся в лагерь; сравниваем результаты моего лозоходства с теми, что независимо друг от друга были получены неделю назад двумя нашими товарищами. Совпадение стопроцентное, и выявленная с помощью рамок сетка ходов настолько не походит на обычные грунтовые водотоки, что всем в лагере ясно: под полем действительно находится искусственная Система, размеры которой не просто трудно — невозможно вообразить.
Выпиваем за грядущий Успех очередные “противонепогодные 250 грамм на рыло”, ужинаем.
Стемнело; освещаем раскоп моим коногоном, от которого питается звучащий почти непрерывно плэер, и работаем ещё около часа. На отметке 4,5 метра останавливаемся. Ребята уходят на проводы Рашпиля,— мне выпадает жребий остаться в лагере. Хотя, конечно, не пойти туда мне не просто невежливо... Однако, жребий есть жребий. “А значит, так надо”.
После ухода ребят ставлю на плэер кассету с записями Чимганского Фестиваля, разогнанного коммунистами ровно в этот день семнадцать лет назад — Фестиваля, что почитался нами тогда как самый лучший в стране,— под звучащие с кассеты голоса уехавших “на Запад и на Юг” друзей погружаюсь в Прошлое. Неожиданно появляется сам “виновник торжества”, разминувшийся в темноте с ушедшей к нему командой. Посидеть у костра вдвоём — вне суетной толпы вновь внимая той музыке, что крепче цемента скрепила наши сердца на любимом на всю жизнь Фестивале — пусть и в последний раз так: рядом у одного костра — жребий не самый плохой. Вместе слушаем стародавние песни, вполголоса вспоминая “время оно”. В памяти всплывает забытое было название одного участка Никит, что лежал левее наших самых левых изученных ходов и назывался “Метрополитен”. Якобы оттого, что два просторных штрека — один, ограничивший разработку пласта в никитской системе ЖБК, другой — подошедший параллельно к нему со стороны некой иной Системы и, соответственно, замыкавший её, соединялись через естественную сбойку — тектоническую трещину, к тому же обильно раскарстованную... Похоже, в своё время именно эту сбойку — то-ли рухнувшую “сама по себе”, то-ли взорванную кем-то — мы и пытались копать в надежде “пробиться влево”,— да “нашла пластилиновая коса на раскарстованный камень”. Вспоминаем известные нам рассказы тех, кто якобы бывал в этой левой заникитской Системе, и становится ясно, что до конца, или хоть какого-то зримого края разработок никто из них не доходил. Иначе б...
Иначе б рассказов о ней было несколько больше, чем нам известно. Как-то удивительно быстро закрылся единственный проход, ведущий в ту Систему,— а вслед за ним и ещё один, что вёл из освоенной нами части Никит в ЖБК: также весьма обширную каменоломню, лежащую меж Никитами и этой Системой. И симптоматично, что вслед за повторным вскрытием прохода из Никит в ЖБК власти начали сильно осложнять наше хождение в Никиты. Тут есть, над чем подумать.
Юлик уходит к ожидающим его ребятам; я ложусь спать.
* * *
На другой день — второго мая — возобновляем работы в шурфе. Вниз продвигаемся крайне медленно: вёдра и баки с землёй теперь приходится поднимать с большей глубины,— сказывается и усталость от непогоды и вчерашних трудовых подвигов,— сильно сожалеем, что силы наши так ограничены: по сути, лишь три человека могут трудиться со зримой отдачей, остальные гораздо полезнее в неизбежных работах по лагерю. Однако — под продолжающееся музыкальное сопровождение из плэерных колоночек ( программа на день: “Эксэпшен”, Шаов, “Собака Павлова”, “ДжетроТалл”, Высоцкий ) — погружаемся всё глубже и глубже. На стене шурфа, как в учебном разрезе, видны геологические слои; отчётливо видно, что в ближней к полю — то есть к вожделенной Системе стене они зримо втянуты вниз; искривление около метра. Примерно такая же глубина была у провальной воронки на поверхности, и значит столько глины под нашими ногами ушло в Систему.
На отметке “— 5 метров” из этой искривлённой прогибом стены начинает сочиться мокрый песок — не полноценный плывун, но всё же весьма неприятное “явление породы”. Понимаю, что именно он, просачиваясь сквозь пласты, и прорвался в ближний к нам штрек — утянув за собой землю с поверхности, а значит, по его “руслу” и нужно пробиваться... Только предварительно закрепив стену шурфа от возможной усадки. Прошу наверху как можно быстрее подготовить брёвна и колья для крепежа стены шурфа,— пока же забиваю отверстие плывунца плотной бело-серой глиной. В качестве временной меры. Подошедшие друзья Юлика снимают эту часть наших работ на видеокамеру; Миша-Светодиод ведёт фотосъёмку.
Прерываемся на ужин. Команда Юлика, пасуя пред продолжающимся разгулом стихий, уходит в город — вместе с ними нас покидают Глаша и Паша-Светодиод. Прохор, раздосадованный столь зримым уменьшением наших сил вместо ожидаемой помощи, спускается в шурф с двухметровой арматуриной и начинает методично и злобно забивать её в грунт под ногами. Нигде не встречая ожидаемого сопротивления каменных плит — из чего следует, что “копать нам ещё и копать...” Но без капитальных работ по креплению шурфа копать дальше просто-напросто опасно. И сил у нас практически нет. Оставшиеся два дня выезда явно уйдут на добротный, но необходимый крепёж — после чего приедут те, кто до сих пор отсиживался в сторонке и ждал “появления известняка”, то есть непосредственных признаков каменоломни... и получится, как уже было десятки раз: самую тяжёлую и нудную работу ( с неизвестным к тому же результатом ) делают два-три человека,— на “торжественное вскрытие” слетается толпа и празднует победу.
Ужинаем в мрачном настроении, исполненные соответствующих предчувствий. Твёрдо зная, что Система в этом месте есть, и что крепить шурф и проходить оставшиеся до каменоломни два или три метра придётся нам самим,— как и разделить потом славу первопрохождения с толпой “героев”...
Не выдерживая мрачных сентенций Прохора, буквально сорвавшего себе руки на вытягивании бесконечных вёдер с землёй, слетаю по лестнице на дно шурфа ( достигнутая отметка “— 6 метров” ) и загоняю арматурину не прямо под собой, а под наклоном: правее и левее. Натыкаюсь на камень. Пробую под таким же углом вбить прут перед собой, по руслу плывунца — и такое ощущение, что он проваливается в пустоту. Вылезаю из раскопа; принимаем очередные противонепогодные граммы и выкуриваем по сигарете. Решаем, что несмотря на усталость можем позволить себе ещё немного пройти вперёд: не глубже, чем на метр. Ибо плывунец, не заткнутый нормально устроенным крепежом — штука более, чем подлая. Затем врубаю кассету “SLADE” ( 1974/76 г.г. ) и фару налобника — уже стемнело, и от аккумуляторов требуется не только Звук, поддерживающий силы, но и Свет, без которого немыслимо всё остальное — и под рёв лужённой глотки Холдера в свете горящей на краю ямы фары углубляюсь вперёд и вниз. По “руслу” песчанно-глинистой суспензии, приличное слово для точного обозначения которой мне неизвестно. Только каждое третье ведро поднимается наверх — два других вываливаю тут же, на просторной площадке шурфа. Одновременно сузив копаемый наклонно ход до полуметра — что, конечно, резко увеличивает скорость проходки. Как и уменьшает обвалоопасность. Сорок пять минут первой стороны иссякают,— требую перевернуть кассету и включить вторую сторону, не сообщая при этом, что погрузился уже ниже заявленного метра. Мерзопакостное сочетание воды, песка и глины в пробиваемом наклонно ходе начинает поддаваться вперёд,— ложусь на спину и с силой тромбую эту дрянь сапогами. Ноги проваливаются в пустоту; не удержавшись на скользком склоне, лечу следом — и по пояс погружаюсь в...
Совсем не в сухую, как хотелось бы, штольню. И даже не в прозрачно-голубоватую дымчатую пещерную воду. А в то, чему, как уже сказал, доброго слова в своём лексиконе не имею. И нет в таком вхождении в вожделенную Систему ни пафоса, ни кайфа. То, что я ору наверх, не процитирует никакая пресса — но представить себе может каждый.
Отматерившись, требую свой коногон вместе с плэером, заряженным кассетой “ZOOLOOK’a” Жана-Мишеля: известно, что на данное музыкальное произведение Подземля реагирует столь неадекватно, что...
От “проверки Системы на экстрасенсорную вшивость” народ уклоняется ( сопровождая сей отказ комментариями относительно моих умственных способностей ),— но свет я получаю, а потому вновь устремляюсь вперёд. Впереди — навал из камней; грязь доходит до половины его, по верху видна щель. И неровный свод далее. Перекатываю в мутной жиже несколько валунов к стене, чтоб остальным избежать моего купания в “обговнёнке” и лезу в щель. Мокрые острые камни под животом, мокрый корявый свод сверху. Но на сырость мне уже плевать. Через три-четыре метра кувыркания меж отслоившихся от свода булыганов открывается штрек, и это такой штрек... «Мама мия» — доносится из-за моего плеча. И несколько более энергичных выражений. Раздеваюсь, выжимаю одежду,— мысль о том, чтоб вылезти наверх, просто не приходит в голову. ( Ага: я вылезу, а они ломанутся вперёд... И где их потом искать?.. ) Одеваюсь, холод отступает пред эмоциями. Нарекаем Систему “ЁЛОЧНЫЙ БАЗАР” — ибо находится она на полпути меж Никитским и районом Домодедово с названием Ёлочки,— базар же об этой Системе тянулся двадцать лет без видимого результата. Подумав, присоединяем к названию “( И )”. Ибо, возможно, что это и Никиты, и ЖБК, и так далее... И МНОГОЕ ЕЩЁ, ЧТО.
Перекрёсток. Ещё один. Меж перекрёстков в стенах штреков — комнатоподобные ниши. То-ли так добывали камень, то-ли заготовки под действитедльгно комнаты... НИГДЕ В КАМЕНОЛОМНЯХ МЫ НЕ ВИДЕЛИ НИЧЕГО ПОДОБНОГО.
Бута нет — всё вывезено на поверхность дочиста, но на перекрёстках много “отслоёнки” высотой в метр. Перешагивается-переходится, как по лестнице, по ступеням упавших камней. Идём вперёд по компасу — строго на юг, в сторону Никит. Свод над головой на высоте от двух до трёх метров. На перекрёстках ставим пирамидки; перекрёстки следуют через каждые пять-шесть метров при ширине ходов в три-четыре метра — так что непонятно, это штреки или огромный колонник. Да ещё комнаты-ниши в стенах...
Потолок влажный; на полу следы замыва, уничтожившего возможные человеческие следы. Потом становится суше — но определить возраст вмятин в глине не представляется возможным. Стараемся не наступать на них, обходя по более сухому грунту у стен. ( Относительно отпечатков — явно старого вида — просто не можем прийти к единому мнению: кто способен отличить отпечаток ноги человека в пещерной влажной глине — или нечто, на него похожее — тридцатилетнего возраста от шестидесятилетнего? )
Через какое-то время на полу в центре штрека начинают наблюдаться явные контуры шпал и рельсов. Не удивляясь размерам Пещеры, шествуем вперёд. Дальше и дальше – по прямой. Только внутри странно тревожное чувство: оторопь-не-оторопь, страх-не-страх... Может из-за протяжённости пути, что так свободно, без помех, идётся в этой катакомбе по прямой,– где ещё, в каких каменоломнях видели подобное? И хоть “поверхостное лозоходство” в какой-то мере подготовило нас к тому, что видим — всё же... А может, напряжённое чувство внутри оттого, что где-то здесь, рядом, возможно находятся останки – и боязнь увидеть каждую минуту... Или от нашей физической усталости. И усталости эмоциональной: всё-таки выбились, прокопались, чёрт возьми!
Метров через триста прямого пути штрек под острым углом пересекает другой — зримо шире; очень похоже, что откатной. То есть тот, по которому вывозили на поверхность добытый камень. Рельсов в нём, тем не менее, не видно. Через некоторое время ещё один подобный штрек пересекает наш под тем же углом; за ним ещё один — и одновременно с противоположной стороны точно такой же. Перекрёсток, образованный этими пересечениями, называем ЗВЁЗДОЧКА — ибо восемь прямых просторных ходов идут из просто фантастически огромного зала точно по румбам компаса. Других названий пока не даём, ибо время названий придёт позже: когда возникнет ясное понимание не только топологии Системы, но и её характера. Что, конечно, определяется и нашими названиями... Ибо всё связанно в этом мире.
Когда ставлю очередную пирамидку, обозначающую примерно семисот пятидесяти метровый рубеж — при том, что штрек так и уходит дальше во тьму — аккумулятор мой, высосаный плэером при раскопках, начинает садиться. Перехожу на запасной и пытаюсь было идти дальше — но Прохор требует, чтоб мы немедленно повернули назад И БЕГОМ РВАНУЛИ В НАПРАВЛЕНИИ ВЫХОДА. Спорить бессмысленно — плывунец в незакреплённом входном шурфе, колотун, что пробирает меня до костей, да садящийся свет... Поворачиваем, так и не дойдя до конца Системы. И дошли-ли мы хоть до её средины???
... Возвращение оказывается значительно более сложным, чем ожидалось. Ибо второпях мы сворачиваем на одну из “диагоналей”, уводящую нас в сторону Никитского кладбища,— понимаем это по отсутствию своих маркировочных пирамидок и направлению штрека, что указывает компас,— но тут я в поисках нужного хода обнаруживаю необычайно красиво раскарстованную трещину, заполненную лимонно-прозрачными, мохнатыми игольчатыми сталактитами, и одновременно Прохор видит потолок, сплошь покрытый ожелезнёнными друзами кварцитов ( или кальцитов ); размеры кристаллов до сантиметра... Изумление, восторг — и в тоже время странное ощущение необходимости срочного возвращения на поверхность. По штреку, параллельному оврагу, выходим к своим пирамидкам. Затем к выходу, который тоже неожиданно сложно оказывается найти меж навалов привходового обрушения — время близится к утру, и свет с поверхности, что днём обозначил бы пробитый лаз, нам помочь не может. Нет на поверхности никакого света — а есть снегопад со страшным ветром, и погасший костёр.
Переодеваюсь в сухое и чистое; ребята разжигают костёр и небольшую печку для сушки одежды, что устроил Миша-Светодиод из обломков жестяных водосточных труб. Извлекаются заначки колбасно-сырных деликатесов, бутылка водки. Заваривается чай. Пока трапезничаем — в состоянии не то улёта, не то сна-оторопи от увиденного — от входа доносится громкое «УХ-Х...». Подбегаем к раскопу, светим фонарями и коногонами. И видим: около “кубика” песчано-глиняной слизи, вывороченной плывунцом из стены шурфа. В акурат на месте пробитого мной лаза.
Прохор произносит прочувственную речь о своей интуиции.
Наутро новый кусок стены шурфа обрушивается вниз. Мы оставляем стволы деревьев, заготовленные для крепежа: с нас — хватит. Пусть теперь те, кто предполагал явиться “к праздничной раздаче”, проявят хоть какие-то трудовые усилия. А мы своё вознаграждение за работу получили сполна.
... И точно: едва мы принимаем такое решение, в лагере появляются те, кто до сих пор отсиживался в полутора километрах от нас на традиционной никитской стоянке. Совместно с ними устанавливаем мощное деревянное перекрытие над шурфом, закрываем его полиэтиленом. Главное — чтоб осадки не размыли края шурфа, и чтоб какое-нибудь пришлое или местное “юное бездарование” не сигануло по дурости в восьмиметровую яму. Глубина которой за ночь, конечно, уменьшилась — но не настолько, чтоб не поломать при падении ног.
На другой день — по, естественно, совершенно-ясной погоде — возвращаемся в город. Усталость побеждает всё — даже эйфорию величайшего спелестологического “отрытия” уходящего века. Каждый понимает, что второй раз в жизни подобное повториться не сможет. Потому что просто не может быть другой подобной Системы. В столь опасной близости к Москве... Хоть раздавай друзьям всё подземное снаряжение и уходи на покой. Более, чем заслуженный — ибо суммарная длина ходов этой фантастической каменоломни явно “уходит” за 200 км.
Даже если не принимать в расчёт её возможное соединение с ЖБК и Никитами. И найденный карст. И потенциальную обводнёнку. И такую детективно-социальную Историю...
05. 99, СЕРГЕЙ СОМ.
* * *
ДОПОЛНЕНИЕ СПУСТЯ ПОЛТОРА ГОДА
На поле, под которым находится вновь открытая Система, в настоящее время ведётся массовая застройка частными коттеджами. Один из фундаментов ( ленточного типа ) уже просел, буквально расколовшись пополам,— нетрудно догадаться, что подобная судьба ждёт большинство строений, возводимых над огромной Системой, плотность ходов в которой — а, соответственно, и количество изъятой породы — достаточно высоки; по нашей оценке — близки к критической. Также нетрудно сообразить, что то количество обвалившихся пластов, что мы видели на перекрёстках штреков, вызвано проводимым на поверхности строительством. Как и провальная воронка, через которую нам удалось войти в Систему — ибо до осени прошлого года её не было,— как и вообще не было ни одного провала, указывающего на наличие столь протяжённой Системы. Объясняется это тем, что 60 лет пещера пребывала в статичном, загерметизированном состоянии; в последние же годы из-за распашки склонов, карстовых процессов, вызванных кислотными дождями и начавшегося строительства равновесие это нарушилось. В случае устройства постоянно открытого входа, защищённого от обвала, начнётся вентиляция пещеры тёплым летним и холодным зимним воздухом — что приведёт к неизбежным обвальным последствиям. Конечно, можно провести необходимые исследования на территориях строительных участков ( лозоходство, бурение и точная привязка спелеотопосьёмки ходов к объектам, возводимым на поверхности ) — но кто оплатит эту огромную и дорогостоящую работу?.. В необходимости её может сомневаться лишь полный и законченный даун — как и в том, что строительство “обойдётся без потерь” или процесс разрушения пещеры, начавшийся до нашего её вскрытия, остановится “сам по себе”. Увы: как показывает практика, НЕ ОСТАНОВИТСЯ. ИБО ПРЕЖДЕ ЧЕМ СТРОИТЬ, НУЖНО БЫЛО ПРОВОДИТЬ СЕРЬЁЗНЫЕ ГЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ. А ТАКЖЕ НЕ ДЕЛАТЬ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТАЙНЫ ИЗ СУЩЕСТВОВАНИЯ СТОЛЬ ОБШИРНОЙ ПОЛОСТИ — ДЛЯ КАКИХ БЫ ЦЕЛЕЙ ОНА НИ СОЗДАВАЛАСЬ, И КАКИМИ БЫ ЖЕРТВАМИ НИ СОПРОВОЖДАЛАСЬ ВЫЕМКА КАМНЯ.
Работать задарма никто из нас не собирается ,— годы не те,— и если власти района или люди, возводящие трёхэтажные хоромины над обвалоопасной пещерой не в состоянии найти средства на проведение такой экспертизы — то хотя бы должны быть благодарны нам за то, что мы вовремя предупреждаем о возможной катастрофе. Ибо случаев разрушения и просадки домов над бывшими каменоломнями в Домодедовском районе БОЛЕЕ, ЧЕМ ДОСТАТОЧНО.
Ещё один аспект, вытекающий из нашего вскрытия этой полости — чисто моральный. Первый звонок по возвращении в город был сделан руководителем вскрышной группы в МЧС ( РОСС и МЧС связывало в том году общее участие в программах спелеобезопасности на территории Московской области; в дальнейшем наши пути из-за позиции МЧС, как говорится, “разошлись, как в море корабли” );следующие звонки — членам РОССа. Поскольку многие заранее знали о готовящемся первопрохождении — но, как уже было сказано, предпочли не связывать себя изнурительной физической работой — то количество ответных звонков в последующие дни превзошло все терпимые нормы. Кто поздравлял с “отрытием”, раздражённо сетуя при том, что их не удосужились вовремя пригласить, “они бы, мол, и шурф закрепили, и прочее...”,— кто ехидно выражал сомнение в наших оценках размеров пещеры,— а кто прямо заявлял, что все годы, мол, знал о существовании вскрытой нами катакомбы, и даже как бы когда-то ходил туда сам... ТОЛЬКО ОТЧЕГО-ТО “МОЛЧАЛ В ТРЯПОЧКУ” ВСЕ ЭТИ ГОДЫ. И подтверждал увиденное нами там — после предварительного нашего рассказа об “увиденном”. Был лишь один действительно стоящий звонок от человека, что в 1974 году реально посетил крайнюю часть этой Системы, соединявшуюся тогда с ЖБК и Никитами,— но этот человек и до нашего вскрытия рассказал нам практически всё, что ему удалось вспомнить... За исключением некоторых деталей ( весьма, кстати, важных — ибо речь шла о нишах в стенах штреков, в других катакомбах Подмосковья не встречающихся ), о которых мы спросили его после нашего первопрохождения. И он в присутствии свидетелей подтвердил увиденное нами, что позволяет с большей уверенностью утверждать, что Система “Ёлочный Базар ( И )” потенциально соединяется с Системой “ЖБК – Никиты”, вход в которую в настоящее время руководство Домодедовского района планирует “закрыть” для “неофициальных спелестологов” ( а официальных в этой стране сроду не было и никогда не будет “по ряду причин” ),– якобы для того, чтоб какая-то мафиозная “фирма” начала платное вождение в Никиты экскурсионных групп.
Конечно, этот проект — анекдот. По крайней мере для тех, кто знает, что такое Подземля, не из докладов “специальных сотрудников”. Кстати, по этому проекту планируется закрыть не только Никиты, но и Сьяны с Киселями. Ну, допустим, на экономические убытки авторам проекта насрать,– а что он будет не только убыточным, но просто прогарным – яснее ясного: сколько будет стоить расширение и укрепление входов, прокладка экскурсионных маршрутов со всеми необходимыми мерами безопасности,– очистка Систем от мусора, возведение контрольных будок на входах — в случае Никит задача, простыми строительными силами НЕ РЕШАЕМАЯ,– зарплата сторожей-охранников, экскурсоводов, проведение линий связи и электричества для аварийного освещения подземных маршрутов, как положено по закону, и для обогрева и освещения самих будочек со сторожами-охранниками — и сколько денег можно содрать с додика-полудурка за такую “экскурсию”??? Да и сколько в принципе можно найти желающих “за N фунтов баксов” ползать полдня по грязи под закопчёнными сводами средь куч мусора — ясно же, что подобного рода “экскурсии” не будут проводиться в относительно чистых, дальних от входа частях пещер, а если и будут: как до них додираться, минуя засранные привходовые части?.. О мусоре говорю так определённо потому, что тов. Чёрный – главный домодедовский инициатор проекта – ясно дал понять, что чистить Системы и крепить своды они как бы не собираются. Ну, как говорится, “это их личные трудности.” Тут важно иное.
Допустим, входы в наши Системы запечатают, и никто из спелестологов не взломает двери, не подожжёт будочки, не помудохает сторожей,– допустим. Хотя поверить в это сложно.
А значит, хождение переместится в Силикаты и Володары: со своими сложившимися традициями и этносами. Кому-то, может, придётся в этих Системах по душе, и кто-то будет принят, “как свой”. Но вместить все сьяновские, киселёвские и никитские толпы эти Системы явно не в состоянии. Что остаётся?..
Сделать вывод не трудно: вскрывать новые дыры поблизости от тех же Систем. То есть – Лесные, Чурилковские и прочие. Включая ЕБАZAR ( как теперь называется описанная выше Система ). По крайней мере, для никитян иного пути нет. А теперь вспомним, что ЕБАZAR и Никиты практически соединяются,– мало того: за прошедшее после первого вскрытия ЕБАZAR’а время нам удалось из Никит практически подойти к нему вплотную; по разным оценкам, копать осталось от 10 до 5 метров. Даже для монолита это – не расстояние. А значит, неизбежно эти Системы будут соединены в одно, исторически целое. И группы баксовых додиков-экскурсантов получат много разных интересных впечатлений от неожиданных встреч под землёй с теми, кто своими руками на протяжении последнего десятка лет оборудовал в Никитах гроты, крепил и расчищал штреки, пробивал выходы на поверхность — ныне бессовестно “оттяпанные” у нас дурой-властью… Это ведь неизбежно, какие пацифисткие речи перед народом ни толкай, и как бы ни пужай “властью закона”. Если власть может все эти законы похерить – то какого нам стесняться???
И ещё один, весьма неприятный момент. Без сомнения, эта пещера притянет к себе не только спелестологов со стажем, но и невообразимую толпу чайников и просто любителей острых подземных ощущений. Ибо копать новые входы в Системы способен не каждый; более того: именно те, кто ходят под землю лишь ради бухла, да чайники-неумехи, вызывают спасы на себя. А значит, точно ломанутся на 200 км нетоптанных и неотснятых ходов “на халяву” — МЧС, ГОТОВЬСЯ НЕ СПАТЬ НОЧАМИ И КРУГЛОСУТОЧНО СИДЕТЬ НА СОБРАННЫХ ШМОТНИКАХ СО СНАРЯГОЙ!!! Так что неизбежно встают вопросы обеспечения безопасности как входа в Систему, так и строжайшего контроля за её посещением. Открытым остаётся также вопрос о возможном массовом захоронении в этой пещере — со всеми вытекающими последствиями,— и о сохранности удивительно красивых форм карста.
Власть от всех этих проблем устранилась “по собственному желанию” – показав, что умеет не решать проблемы, а их создавать и запутывать. Кто же будет заниматься их решением? Опять горстка энтузиастов — расходующих свои средства и время, чтоб кто-то на нашем труде “отрывался в выходные”, да вещал, какой он сказочный герой-первопроходец?.. А потом — вновь запирал входы, ставил на них свои поганые будочки, и зарабатывал баксы?
“Есть мнение”, что история не должна повторяться по кругу. Тем более – по одному из дантовых. Пройденному уже, и, к сожалению, не раз. Так что есть смысл разорвать эту дарованную козлиной властью закольцовку: для начала НЕ ДОПУСТИТЬ РЕАЛИЗАЦИИ ИХ УБЛЮДОЧНОГО ПРОЕКТА. На всех уровнях – бороться можно и с помощью прессы, и домодедовской политической оппозиции, и своими силами. Не столь уж малыми, если вдуматься.
28. 01. 01, ГУСАКОВ С. Б.,
Координатор РОСС.